Неточные совпадения
В другой раз он попал на дело, удивившее его своей анекдотической дикостью. На скамье подсудимых сидели четверо мужиков среднего
возраста и носатая старуха
с маленькими глазами, провалившимися глубоко в тряпичное лицо. Люди эти обвинялись в убийстве женщины, признанной ими ведьмой.
Все они среднего
возраста, за тридцать, а одна старушка в очках, седая,
с капризно надутыми губами и
с записной книжкой в руке, — она действует книжкой, как веером, обмахивая темное
маленькое личико.
Это был
маленький человечек, неопределенного
возраста, лысоватый, жиденькие серые волосы зачесаны
с висков на макушку, на тяжелом, красноватом носу дымчатое пенсне, за стеклами его мутноватые, печальные глаза, личико густо расписано красными жилками, украшено острой французской бородкой и усами, воинственно закрученными в стрелку.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого
возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все, в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала
маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже
с толстой свечой в руке.
Людей в ресторане становилось все
меньше, исчезали одна за другой женщины, но шум
возрастал. Он сосредоточивался в отдаленном от Самгина углу, где собрались солидные штатские люди, три офицера и высокий, лысый человек в форме интенданта,
с сигарой в зубах и
с крестообразной черной наклейкой на левой щеке.
Девочка действительно была серьезная не по
возрасту. Она начинала уже ковылять на своих пухлых розовых ножках и довела Нагибина до слез, когда в первый раз
с счастливой детской улыбкой пролепетала свое первое «деду», то есть дедушка. В мельничном флигельке теперь часто звенел, как колокольчик, детский беззаботный смех, и везде валялись обломки разных игрушек, которые «деду» привозил из города каждый раз.
Маленькая жизнь вносила
с собой теплую, светлую струю в мирную жизнь мельничного флигелька.
Кстати, говоря о сосланных, — за Нижним начинают встречаться сосланные поляки,
с Казани число их быстро
возрастает. В Перми было человек сорок, в Вятке не
меньше; сверх того, в каждом уездном городе было несколько человек.
Но так как
возраст берет свое, то большая часть французской молодежи отбывает юность артистическим периодом, то есть живет, если нет денег, в
маленьких кафе
с маленькими гризетками в quartier Latin, [Латинском квартале (фр.).] и в больших кафе
с большими лоретками, если есть деньги.
Средний
возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу ссыльного населения в настоящее время, он должен быть не
меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях, то станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением в тюрьме,
с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы в колонию
с уже утраченными колонизаторскими способностями.
Они разбиваются на пары и устраивают свои гнезда на древесных сучьях в лесах и рощах, а около Москвы даже в заброшенных парках и садах; самка кладет четыре яйца, немного
меньше голубиных, но продолговатой формы, зелено-пестрого цвета, и попеременно
с самцом в три недели высиживают молодых, которых и отец и мать кормят постоянно, до совершенного
возраста, только что начинающими наливать в то время зелеными ягодами, всякими семенами и насекомыми.
Я начинал уже считать себя выходящим из ребячьего
возраста: чтение книг, разговоры
с матерью о предметах недетских, ее доверенность ко мне, ее слова, питавшие мое самолюбие: «Ты уже не
маленький, ты все понимаешь; как ты об этом думаешь, друг мой?» — и тому подобные выражения, которыми мать, в порывах нежности, уравнивала наши
возрасты, обманывая самое себя, — эти слова возгордили меня, и я начинал свысока посматривать на окружающих меня людей.
Таким образом,
с каждым годом, по мере того как
возрастала земская сумма налогов, Кукарские заводы платили
меньше и
меньше, слагая свою долю на крестьянское население.
Наконец, меня перековали. Между тем в мастерскую явились одна за другою несколько калашниц. Иные были совсем
маленькие девочки. До зрелого
возраста они ходили обыкновенно
с калачами; матери пекли, а они продавали. Войдя в
возраст, они продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегда водилось. Были и не девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все их покупали.
Рядом
с нашей лавкой помещалась другая, в ней торговал тоже иконами и книгами чернобородый купец, родственник староверческого начетчика, известного за Волгой, в керженских краях; при купце — сухонький и бойкий сын, моего
возраста,
с маленьким серым личиком старика,
с беспокойными глазами мышонка.
Дети
маленького возраста обыкновенно не соглашаются целовать розги, а только
с летами и
с образованием входят в сознание необходимости лобызать прутья, припасенные на их тело.
Пришел Грузов,
малый лет пятнадцати,
с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре года, — один из первых силачей
возраста. Он, собственно, не шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то в одну, то в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы
с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом...
Тихой радостью вспыхнула Дуня, нежный румянец по снежным ланитам потоком разлился. Дóроги были ей похвалы Аграфены Петровны.
С детства любила ее, как родную сестру, в
возраст придя, стала ее всей душой уважать и каждое слово ее высоко ценила. Не сказала ни слова в ответ, но, быстро
с места поднявшись, живо, стремительно бросилась к Груне и, крепко руками обвив ее шею, молча прильнула к устам ее
маленьким аленьким ротиком.
В
маленькой, грязной, закоптелой комнате вокруг деревянного стола сидели двое мужчин и девочка приблизительно одного
возраста с Тасей.
Между писарями сидел и сам Деревяшкин,
малый неопределенного
возраста, бритый,
с большими неморгающими глазами, придавленным носом и такими жесткими волосами, что, при взгляде на них, являлось желание чистить сапоги…
— Брат хоть и злодей мне, — продолжал великий князь, — хоть и посягал на мою душу, на Москву — за то и посажен в железа, — да я лиха смертного ему не желаю, видит господь, не желаю. Хочу только проучить его, наказать, аки отец наказывает. Хочу добра Москве и братьям моим. Кому ж и печальником быть о них! Ведь я старший в семье. А
с Андреем от
малых ногтей
возросли вместе.
Черноглазая,
с большим ртом, некрасивая, но живая девочка,
с своими детскими открытыми плечиками, выскочившими из корсажа от быстрого бега,
с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и
маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом
возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка.